Художник СЕРГЕЙ РОМАНОВИЧ
в ЖИВОПИСИ и СЛОВЕ

О живописи

Искусство так просто, если иметь ключ к нему.

Оно все то же, что и во все времена — то же, что и у голландцев, у античных художников, и всех других. Только теперь, когда введено в обиход живописи так много чужестранных и искусственных понятий, она стала каким-то ларчиком, открыть который может только «механик и мудрец».

Но какой же ключ необходим для того, чтобы открыть эту простую вещь? И если это так, почему же столько кривотолков и столько несогласий в живописи?

Это коренится в привычке видеть: с одной стороны действует привычка фотографической иллюзорности, техники в искусстве, а с другой стороны — привычка моды.

Эти идолы стоят на дороге к пониманию живописи (идолы иллюзорности, техничности и моды).

Иллюзорность — это первый идол, он тем более действует, что его элементы присущи и настоящему искусству, составляя важный атрибут могущества живописи. Анекдоты о картинах, обманывающих людей и животных (птицы прилетали и клевали написанные ягоды, как это было в древнегреческой живописи, или вызывавшая ужас голова Медузы молодого Леонардо, с иллюзией изобразившего змей, пресмыкавшихся так, что зрители отшатывались от этих гадов — края картины были искусно задрапированы и изображение возникало как бы естественно, как сама действительность). Или еще анекдот о портрете адмирала, написанном Веласкезом, который был принят Филиппом IV за самого адмирала, и он даже обратился к нему со словами: «Гонзалес, ты еще здесь? Я думал, что ты уехал», — и так далее. И подобные многочисленные примеры, приведенные из произведений действительно ценных, показывают, что эта сторона, то есть сторона иллюзии, действенна в искусстве.

Да, действительно, она действует в нем и может придавать ему силу и характер до тех пор, пока действует в согласии с высшими принципами искусства. Как только она становится самоцелью, она делается идолом.

Когда она служит жизни и величию человеческой личности — пока проявляется в ней сила и красота творящего художника, пока она служит этой высшей цели — она на своем месте и возможна как одно из слагаемых произведения. Но, став самоцелью, она становится фальшивой маской, под которой скрывается ничтожество, пустота.

Это понятно без доказательств. Техницизм в искусстве без самого искусства — это механизм лжи, тоже скрывающей ничтожество под иллюзией правды и жизни.

И, однако, умение создавать такие бездушные шедевры многих привлекает, и будет привлекать в дальнейшем. Правда, это еще наивные зрители, но их много… Понять само искусство трудно.

Дар внимания

Что требуется от художника? Внимание, только внимание. Но оно может возникнуть в должной степени лишь тогда, когда теряется рассудок и немеет язык перед той красотой, которую он хочет передать, имея ее перед глазами или вспоминая пережитое. И лишь рука остается бестрепетной, повинуясь воле. Зачарованный, захваченный этим внутренним видением, ибо оно должно возникнуть изнутри на призыв извне, он, отрешенный от себя самого, становится свободным провозвестником соединения его Я с мировым и рождения нового мира. Видящий красоту не будет лукавить. Где нет правды – нет искусства, и «только одно требование есть к художнику, и то отрицательное – не лгать» (Л. Толстой). Нет правил, нет законов, нет ни древних, ни новых, ни постоянных, ни временных формул, либо канонов. Нет ничего, что возвышалось бы или связывало волю художника: может быть хорошо это, и может быть хорошо обратное.

Итак, внимание необходимо, чтобы увидеть красоту. Увидевший ее не может не сделать всего для того, чтобы ее передать – живописать ее в звуках, в красках, в словах…

Так рождается художник. Когда и как? Тысяча различных встреч может произойти – или это совершится в природе и ее откровениях, или это встреча с искусством и его произведением, где красота встает, осуществленная человеком. Где впервые заговорит и дрогнет человеческое сердце? Это могут быть подготовительные шаги на великом пути; могут быть лишь маленькие огоньки, лишь искры великого огня, но они могут воодушевлять, радовать и дарить счастьем человеческое сердце или сердце дитяти предчувствием великих свершений. Так будущий художник встречает эти указания своего дальнейшего пути. С замиранием сердца принимает он эти указания, внимание его растет и растут откровения красоты. Где они будут, каковы они будут – может дать ответ лишь неповторимая природа человека и неповторимость его судьбы. Но это будет новая встреча, новое и неповторимое слово, как неповторима человеческая природа, и она будет поэтому удивлять, вначале казаться странной, «незаконной», и все же она победит препятствия неожиданности новизны, так как все то, что есть в человеке, есть и в человечестве, и то, что появилось под знаком красоты и правды, найдет со временем ответ в людях, «как народ отвечает им, их не зная», – говорит Уитмен о первооткрывателях. Но он узнаèт их, и в этом приближении люди находят счастье, так как встречаясь с ними, они могут в самих себе открыть рождение художника, рождение того, кому может открыться красота.

Почему же иногда так долог путь к пониманию? Так трудно достучаться к людям? Так трудно разобрать препятствия, лежащие на пути? Да потому же, что дар внимания редок, и люди непривычны к тому, что не касается прямо их интересов, что не дает им материальных преимуществ. Желание этих преимуществ отстраняет в какой-то мере все, что им не служит. Вот то, что ослабляет людей в их желании приблизиться к красоте. Как тот, кто испытывает сильную жажду, будет думать о воде, как испытывающий боль будет искать средства устранить свои страдания, так обычный человек занят тем, что укрепляет позиции своего естественного существования, и это дает ему возможность исполнять его многочисленные желания… Лишь наиболее одаренные чувством внимания к объективному могут преодолеть это препятствие… Безошибочной мерой художника будет то, как сможет он ответить на испытания и соблазны жизни. История человечества имеет многочисленные примеры, когда художник в широком смысле, будь это даже человек науки или изобретатель, жертвовал своими возможными преимуществами для достижения поставленной им самим высшей цели. Есть и обратные примеры, также немалочисленные, но они являются определением тех, кто еще не достиг определенной высоты и зрелости внимания, так как тот, кто ее достиг, будет защищен от возможностей уступок своего высшего достояния и достоинства. Он крепчайшим образом защищен самой своей природой от каких-либо компромиссов, от всякой лживости, всякого лицемерия в своем искусстве. Он защищен также от всякой недостойной игры с самим собой, со своей одаренностью, своим «гением» и так далее. Перед теми дарами, которые открывает ему его внимание, все эти приманки становятся бледными, они теряются перед тем, что живет в нем, открытое явлением красоты. Он не может уже не быть честным, так как он должен в противном случае отречься от самого себя, перестать быть самим собой.

ЧТО ТРЕБУЕТСЯ ОТ ХУДОЖНИКА

Надо иметь

силу

видеть (увидеть),

силу пережить

и ум, чтобы

найти средства (передать увиденное).