При словах «русский космизм
XX века» многие
вспомнят, прежде всего, великие фигуры А.Скрябина, Е. и Н.Рерихов,
К.Циолковского, В.Вернадского. Некоторые добавят сюда В.Хлебникова, В.Чекрыгина,
А.Белого, А.Чижевского, М.Чюрлениса, творчество художников из группы «Амара-велла».
Но для многих будет неожиданностью, если в этот ряд поставить имя художника
Сергея Михайловича Романовича, до сих пор недостаточно известного. А между тем,
именно его искусство, как считает исследователь его творческого наследия Виктор
Владимирович МИТЮШИН, должно сыграть важнейшую роль в становлении
духовных основ начавшейся эпохи Водолея. . Целью этой статьи и является
дать первое знакомство с творчеством Романовича, предоставить возможность
читателю почувствовать космическую суть его картин.
Русский космизм XXвека. Художник С.М.Романович
На афише мировой
В
пьесе духа возвышенья
Яркой краской — жёлтой, красной
Обозначен
будешь ты.
Слова «космист», «космическая «философия», «космическое
искусство»
обычно применяются тогда, когда речь идёт о чем-то грандиозном, превышающем земное значение в пространстве и историческом
времени, о том, что находится за пределами обычных
человеческих переживаний и устремлений. Это
- и философия освоения космоса, и идеи
преобразования земной жизни, даже и самой природы человека активным влиянием
на процесс эволюции, и это
искусство, раскрывающее реальность
надчеловеческого бытия, грандиозность вселенской жизни, откровение высшего смысла человеческого существования. Среди русских космистов XX
века явно выделяются две
группы: одна - учёные материалистической ориентации (В.Вернадский, К,Циолковский, А.Чижевский) и
другая - это художники с теистическим мировоззрением (А.Скрябин, В.Чекрыгин, Е. и Н.Рерихи,
А.Белый). Особое место занимают русские философы начала века, такие как В.Соловьёв
и П.Флоренский, примыкающие к обеим группам. Упомянутые учёные связывали свою
деятельность с преобразованием прежде всего живой и неживой материи. Художники же, принимая
эволюционный процесс на Земле как доказанный факт, ставили цель преображать своим
творчеством дух человека, пробуждая, подпитывая и развивая те высокие духовные его качества,
которые в той или другой степени присущи человечеству. Эти деятели тоже активные
эволюционисты, причем их дерзновенные замыслы, порой, не ограничивались задачей преображения
духа живущих людей, а распространялись даже на мир существ не воплощенных. Таковы
А.Скрябин, В.Чекрыгин. Кажется,
что их чаяния были несколько фантастическими,
подсказанными ощущением безграничности
своей творческой мощи. Но и недостаточность
философских установок у художников, видимо, играла роль. Философы же
занимались поисками соприкосновения
земного и небесного, основаниями познания и веры. И выводы, к которым они пришли, не утешительны: между «житейским
попечением» и «жизнью в духе» - бездна [1].
По-другому
обстоит дело у Романовича. Он являет нам своим творчеством фигуру гармоническую, глубоко
осознающую свои цели и возможности и, хочется сказать, мистика с установкой на
трезвление (православное слово, противоположное «прелести»). «Любовь к действительности» и поиск истины в
философии, в искусстве (поиск красоты, правды чувства), в жизни и даже в вере - главные
черты его характера.
В
русском космизме первой половины XX века есть
движение, ещё не оценённое в полной мере, которое включает художников группы М.Ларионова. Это
Н.Гончарова, В.Левкиевский, В.Чекрыгин. Многих мы не называем. К этой группе принадлежит и
С.М.Романович. Главное для них то. что, познакомившись с поисками и находками всех стилей начала
века, они сохранили пристрастие к реализму, а многие из них и
к религиозному искусству. По богатству блистательных творцов, по широте и новизне, их творчество не уступает французскому
импрессионизму. Но мир о нём до сих пор не
знает. Нет пока и его «священных камней» и поклоняющихся им паломников со всего света. Главной фигурой начала этого движения является М.Ларионов, а его конца -С.Романович [2].
Ларионов, художник с поразительно широким откликом на жизнь, с уникальным колористическим даром, был создателем абстрактного стиля лучистой живописи,
в котором в 10-е годы работали почти все художники ларионовской группы.
Развитием идей лучистой живописи Романович
занимался всю последующую творческую
жизнь, считая «живописную простран-ственность»
важнейшим качеством картины, необходимым
достоянием современного искусства [3]. Ларионов благословил Романовича, отметив его дарование ещё в 1912 году, после чего он
стал непременным участником ларионовских выставок «Мишень», «№ 4», а
затем и одним из организаторов общества
«Маковец».
Художники этого общества (1922-1925) — В.Чекрыгин, А.Шевченко, Л.Жегин, Н.Чернышёв, Р.Флоренская, В.Пестель,
В.Рындин (в деятельности общества активно участвовали литераторы и философы — В.Хлебников, Б.Пастернак, П.Флоренский)
- ставили великие цели, «идя путём необозримой жизни, устремиться к созданию светозарной ослепительной реальности образов, преобразующих жизнь» [4]. Судьба распорядилась так, что только Романовичу довелось осуществить замыслы «маковчан». Уйдя в глубокое творческое затворничество и тем самым сохранив
полную творческую свободу от диктата властей и художественной общественности,
он оставил исключительное разнообразное
творческое наследие (около 400 полотен и столько же рисунков), которые только в последние годы приходят к зрителю[1].
Сергей Михайлович осуществлял глубочайший синтез традиционных духовных ценностей и авангардных достижений, идей восточного и западного искусства, опыта собственной жизни и мировой культуры. Много ещё предстоит понять и
освоить в его творчестве [5].
Помимо большого числа живописных работ и рисунков, Романович оставил замечательное литературное наследие: письма, воспоминания, статьи о
художниках и об искусстве, стихи. Язык его,
казалось бы, неспешный и простой, на самом деле обладает какой-то особенной живостью и выразительностью. Наиболее интересны для нас в данном контексте его мысли о задачах искусства, о смысле творчества.
Приводя некоторые выдержки из записей Сергей Михайловича и постаравшись вникнуть в них, мы осуществим первые соприкосновения с духом художника, настроимся на волну Романовича. Так,
например, он пишет: «Живопись иррациональна.
Она происходит из глубин человека, как
родник бьёт из-под земли. Задача её — преображение видимого мира через гармонию, которая знак истины. Работать в гармонии может тот, в ком она живёт - это тайна человека. Человек развивает
лучшие высшие силы своей природы, занимаясь
живописью».
Итак, задача живописи, искусства (и, вообще, духовного
творчества), как их видит Романович, -это преображение
видимого мира через гармонию, а значит, усмотрение и воссоздание «правильного и прекрасного соотношения всех частей», как определяли гармонию в античности. Но частей чего? Понятно, что у Романовича имеется в виду гармония Космоса всего в целом: материального мира и идеального, человеческого и божественного,
преходящего и вечности. Но для осуществления такого преображения «...надо
найти язык соответствующий и свободный,
такой, чтобы действительность проходила через него незапятнанная ложью и необезображенная неловкостью» (С.М.Романович, из работы «О реализме»).
Вот тогда, по мысли художника, жизнь предстанет перед нами осмысленной и прекрасной, как одна из сцен «пьесы духа возвышенья» (по его собственным
словам). Видимый мир, преображённый волей
художника-духовидца, откроет нам
тайны своего бытия. Но художник, говоря образно, не просто открывает священные тексты, а уподобляется иерофанту, совершающему обряд или лучше сказать акт посвящения, чей духовный
импульс играет активную роль в пробуждении высшего «Я» человека на пути
к конечной цели его духовного развития. По
Евангелию от Иоанна (гл.З) - это
«рождение свыше» и возможность «войти
в Царствие Божие».
Следующий текст Романовича почти напрямую посвящён этому таинственному событию. И хотя он пишет только о рождении в человеке художника, но, на наш взгляд, речь идет о большем. «Что требуется от художника? - пишет Романович. — Внимание, только
внимание. Но оно может возникнуть в должной степени лишь тогда, когда теряется рассудок и немеет язык перед той красотой, которую он хочет передать, имея её перед глазами или вспоминая пережитое. И лишь рука остаётся бестрепетной, повинуясь воле. Зачарованный, захваченный этим внутренним
видением, ибо оно должно возникнуть изнутри на призыв извне,
он, отрешённый от себя самого, становится свободным
провозвестником соединения его «Я» с мировым и рождения нового мира. Видящий
красоту не будет лукавить. Где - нет правды
- нет искусства, и "только одно требование есть к художнику, и то отрицательное -не лгать" (Л. Толстой). Нет правил, нет
законов, нет ни древних, ни новых, ни
постоянных, ни временных формул либо канонов. Нет ничего, что возвышалось бы или связывало волю творца: может быть хорошо это, и может быть хорошо обратное». И далее Сергей Михайлович продолжает:
«Итак, внимание необходимо, чтобы увидеть
красоту. Увидевший её не может не
сделать всего для того, чтобы её передать
- живописать её в звуках, в красках, в словах<...> Так рождается художник.
Когда и как? Тысяча различных встреч может произойти - или это совершится в природе и
её откровениях, или это встреча с
искусством и его произведением, где красота встаёт, осуществлённая человеком. Где впервые заговорит и дрогнет человеческое сердце? Это могут быть подготовительные шаги на великом пути; могут быть лишь маленькие огоньки, лишь искры великого
огня, но они мо--гут воодушевлять,
радовать и дарить счастьем
человеческое сердце или сердце дитяти предчувствием великих свершений.
Так будущий художник встречает эти указания
своего дальнейшего пути. С замиранием сердца
принимает он эти указания, внимание его растёт и растут откровения красоты. Где
они будут, каковы они будут - может
дать ответ лишь неповторимая природа
человека и неповторимость его
судьбы».
Речь идёт о божьем даре внимания человеку. «Восстань, пророк, и виждь, и внемли...», — говорит А.С.Пушкин в «Пророке». Но внимать можно «природе и её откровениям» или тому, «где красота встаёт, осуществлённая человеком». Причём при нашем перепрочтении этих строк на
эзотерический манер под «красотой» можно понимать «мистический опыт», который
включает в себя и встречу с искусством. Создание произведений, передающих мистический опыт, и было главной
заботой Романовича. В своих живописных работах художник дал новые
глубочайшие прочтения евангельских событий и особенно
страстей Христовых. Его пластический и живописный язык, а также и его сознание
были обогащены художественным и философским
опытом нового времени, а жизнь,
полная испытаний, была отнюдь не
кабинетным затворническим существованием.
Романович в своём творчестве откликнулся почти на все евангельские события. Но мы будем говорить об одной, из самых особенных, его картине -«Христос и Никодим» (Русский музей, Санкт-Петербург). Речь идёт о свидании с Христом одного из учителей Израилевых
— Никодима, который тайно ночью приходил к Учителю, чтобы получить ответы на мучившие его вопросы: о рождении Свыше, о Царствии Божием. И он получает не просто ответы, а откровения, которые приводят его в число ближайших учеников Иисуса.
На картине два изображения (см. 2-ю с. обложки) - Христа
и Никодима. Слева - Христос с широко открытыми и как бы углублёнными в себя глазами.
Взор направлен вперёд и чуть вниз, в сторону
Никодима, фигура которого написана в 3/4
профиля. Он всем своим существом прильнул
ко Христу в глубоком внимании и глубокой
задумчивости. Всё пространство - огненно-жёлтые всполохи Божественности духа Христа, пронизывающие и душу Никодима, а лучше сказать огнь его незримого земными очами Божественного тела. Зрачки Иисуса - окна в мир иной, в Царство Божие. Волосы Его, отдающие голубизной огня небесного, - не побоимся сказать для образности - это змеи, змеевидные колеблющиеся нити сефи-рот, соединяющие пространство человеческого тела Бога-Человека с Отцом Небесным. «Я творю дела не от себя, - говорит Иисус, - Отец небесный, пребывающий во мне, - он творит». Иисус в Отце и Никодим
в Иисусе. Ощущается, что Иисус чувствует душу
Никодима, и если в этот момент не
происходит с Никодимом второго рождения, то предуготовление великое, посвящение в тайны второго рождения налицо. Вспоминаются слова французского мистика Сат-према
о свидании с Шри Ауробиндо, о его небывалом
прежде духовном состоянии и о том, как он почувствовал, что в его темя
как будто лёгкий палец вошёл. Это — из
череды судьбоносных событий общения
учеников с великим учителем.
Нас поражает грандиозная экспрессия этой картины, созданная художником, видимо, в состоянии глубочайшей инспирации духом. Полыхание густых
сине-фиолетовых, вперемежку с голубыми и
розово-фиолетовыми мазками, с россыпью всей гаммы
золотых создаёт живую вибрацию всей ткани картины, живой трепет
лица Спасителя в невиданном, незабвенном состоянии. И
опять
вопрос - как могло возникнуть это чудо? Возникнуть
из вихря ударов, мазков, линий. «Живопись
иррациональна. Она происходит из глубин человека, как родник бьёт
из-под земли<...> Это тайна
человека», — поясняет Романович.
Погрузившись в созерцание Истины, мы почувствовали, как
Божественное пространство наплывает на
нас. И мы становимся наблюдателями события, отдалённого от нас двумя
тысячелетиями. Мы входим в него своим
существом, дух Христа живородит в
нас. Что это - наваждение или впрямь
сам Христос, наш Отец небесный (Который
в нас, а мы в Нём) наполняет нас Благодатью? Романович, с одной стороны, как бы продолжает творить миф о Христе, но в то же время демифологизирует повествование о событиях его земно-небесной жизни и, открывая нам их суть, художественными
средствами доказывает их реальность. Мы
чувствуем, как наш микрокосм соединяется с Макрокосмом. Здесь начинается
пробуждение души человеческой для её
дальнейшего погружения и, наконец,
воскресения во Истину. Вот синтез науки,
искусства, философии и откровения.
Следует заметить, что в мировой христианской иконографии отсутствует этот сюжет. Только у Н.Ге имеется картина, которая называется так же. Но у Ге и Романовича изображены два разных момента времени из свидания Никодима с Хри-стами, по сути два разных сюжета.
У Ге гневный Христос, указывая вдаль, говорит: «...ты – учитель Израилев, - и этого ли не знаешь?» и «вы свидетельства
Нашего не принимаете». У Романовича же
Иисус в экстатическом
состоянии, близком к преображению, говорит:
«дух дышит, где хочет...»,
«...должно вам родиться свыше» и «...как Моисей вознёс змия в пустыне,
так должно быть вознесену Сыну
Человеческому». Почему нет в мировой
живописи развития этой темы? Очевидно,
в ней нет ясного пластического эмоционального сюжета. Преображение
Христа изображается в более понятных
контекстах, по прямому сценарию
Евангелия (преломление хлеба перед удивленными учениками или встреча с Илией и Моисеем на горе Илионской).
Приходилось слышать об этой картине Романовича: «это
чистейший экспрессионизм». Действительно, так можно сказать, имея в
виду, что художник даёт нам высшую, ещё не виданную до него стадию экспрессии, в которой нет диктата стиля как такового над смыслом изображаемого, в которой высшая реальность - прекрасное - решительно выходит на первое место.
Те переживания, которые может дать эта необыкновенная картина, не передаются словами. Главное здесь то, что передаёт сама живопись. В словах нет того откровения, которое возможно в живописи. Представим себе человека, которому показали эту картину, сказав, что на ней изображён Христос и его ученик. Этот человек в конце концов мог бы понять почти всё по одной только картине.
И тем не менее очень важно, что картина изображает
именно «Христа и Никодима», причём
по Евангелию от Иоанна, текст которого всегда особенно привлекал
Романовича своей искренностью чувства и
подкупающей прямотой изложения. Ясно,
что сам разговор Христа с Никодимом Сергей Михайлович продумывал на
протяжении многих-многих лет. Как они в конце концов были им истолкованы? Как
они, вообще, могут быть истолкованы, если
на эту тему не утихают до сих пор
споры христианских теологов [6]? Об этом пойдёт речь ниже. Но интересно, что, написав большую статью о H.Гe, в которой
даётся высочайшая оценка живописи этого
художника и разбираются многие его вещи,
Сергей Михайлович вообще не упоминает
о картине Ге «Христос и Никодим».
Быть может потому, что ему не
хотелось говорить о том, что его любимый художник попросту не внял самому
евангельскому тексту. Создается впечатление, что тогда, во времена Н.Ге и Л.Толстого, время проникновения в этот евангельский текст еще не пришло. Видимо, оно пришло сейчас. И даже, быть
может, именно с пересмотром этого
текста будет связано новое прочтение Евангелий, Библии, и вообще мифов
народов мира и даже Христианский ренессанс в наступающей новой эпохи человечества,объединенного в мире, любви, стремлении к Истине,всстановлении мирового порядка, в заботе о своей родине - Земле - Эпохе Водолея. И отправной точкой станет эта картина Сергея Михайловича «Христос и Никодим» из Русского
музея. Вот так мы размечтались. Поскольку это очень важно, приведу мысли
некоторых авторов древних и новых.
Так, известный историк Б.Г.Деревенский пишет: «Большинство современных исследователей приходят
к выводу, что на иудейской почве не могло появиться
сказание о чудесном зачатии Марией от Духа Святого. Для евреев это
выглядело бы нелепостью; ведь в древнееврейской и арамейской традиции "дух" (руах) —
существо женского рода! Не случайно,
видимо, обмолвился в своё время
Ориген (185-245): "Если же допускает кто Евангелие евреев, то здесь Сам
Спаситель говорит: Теперь взяла Меня
Матерь Моя, Святой Дух, за один из
волосов Моих и отнесла Меня на гору
великую Фавор" (Комментарий на Иоанна, 2:6). Почему
иудео-христианский Иисус называет Святой Дух
своей матерью и как в связи с этим воспринимать его настоящую мать, Марию?
Очевидно, палестинские христиане рассказывали о символическом "новом рождении" Иисуса, "рождении свыше" (ср. Ин 3:3-5),
произошедшем либо в момент его
крещения, либо в иное время, когда на него снизошёл Святой Дух (Руах ха-Кодеш), представляемый как новая, небесная матерь (в отличие от прежней земной). Вероятно,
нечто подобное говорилось иудео-христианами и
о том, как Иисус стал Сыном Божиим» [7,
с.483]. Ещё Деревенский пишет, что Епифаний (IV век) видел еврейское Евангелие на арамейском от
Матфея, начинавшееся с крещения Иисуса, без его
родословной.
В апокрифических евангелиях есть такой любопытный текст: «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они
заблуждаются. Того, что они говорят, они не
знают. Когда бывало, чтобы женщина зачала от женщины? Мария — дева, которую
сила не осквернила. Она - великая анафема
для иудеев — апостолов и мужей
апостолических. Эта дева — чиста, осквернились силы.
И Господь не сказал бы: "Отец мой, Который на
небесах..." — если бы у него не было другого отца,
но он сказал бы просто: "Отец мой"» - Евангелие от
Филиппа [8, с. 276].
А
вот что написано в Живой Этике: «Уже говорил
вам, что Матерь Мира скрывает Имя Своё. Уже Показал вам, как Матерь Мира скрывает Лик Свой. Уже Помянул о Матери Будды и Христа. Конечно, теперь пора указать, что Матерь, общая Владыкам, не символ, но Великое Явление
Женского Начала, представляющего духовную
Матерь Христа и Будды», «Та, которая учила и рукоположила их на подвиг. С давних пор Матерь Мира посылает на подвиг. По истории
человечества Её рука проводит неразрывную нить. При Синае Её голос звучал. Образ Кали был принимаем, основа Изиды,
Истар. После Атлантиды, когда нанесён
был удар культу духа, Матерь Мира начала новую нить, которая засияет теперь» [9, с. 8-11].
Взгляд на второе рождение у Деревенского и у Филиппа кажется очень естественным, но доказательство, основанное на том, что Дух — по-арамейски женского рода, нельзя считать безупречным. Оно наивно-антропоморфно своим предположением необходимости подобия брачных отношений между земной матерью
Иисуса и его Матерью Небесной. Здесь примешаны древние суеверия. Коли уж речь идёт о богине, то она может просто «заведовать вторым рождением». К тому же евреи, написавшие
своё Евангелие, могли для его легализации скрыть правду об отсутствии земного отца у Иисуса, приближая его к рангу
традиционного пророка. Греки же восстановили истину, которая была для них в
порядке вещей — вспомним миф о рождении Персея от Зевса (Отца Небесного
богов и людей) и женщины Данаи. Текст Живой Этики, к сожалению, до конца не проясняет этот важный для теологии вопрос — Матерь Мира учит и посылает на подвиг,
но не рождает.
Внимательное
прочтение Евангелия от Иоанна, тем не менее,
позволяет разобраться в этом вопросе, по теософскому рецепту припомнив и мифы других народов. Будда, например, родился от земных родителей, но ему, как и Иисусу, тоже открылись Небеса, и, покинув земное тело, он стал
Богом. Буддисты верят, что через множество
воплощений, когда человек «победит
свои грехи подвижничеством» (Шанкара), со всяким случится то же. Ведантисты называют таких существ «дживанмук-ти», что обычно переводится как «дваждырождённые». В Древней Греции почти все боги были дважды-рождёнными.
Приведём сам текст из Евангелия от Иоанна (3:1-15), где описана встреча с Никодимом: «Между фарисеями был некто
именем Никодим, один из начальников иудейских. Он пришёл к
Иисусу ночью и сказал Ему: Равви, мы знаем, что Ты - Учитель,
пришедший от Бога, ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить,
если не будет с ним Бог.
Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия
Божия.
Никодим говорит
Ему: как может человек родиться, будучи
стар? Неужели может он в другой раз
войти в утробу матери своей и родиться?
Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе: если
кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие
Божие.
Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть дух.
Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.
Дух дышит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким,
рождённым от Духа.
Никодим сказал
Ему в ответ: как это может быть?
Иисус отвечал и
сказал ему: ты - учитель Израилев, и этого
ли не знаешь?
Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что
знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы
свидетельства Нашего не принимаете.
Если Я сказал
вам о земном, и вы не верите, -как поверите,
если буду говорить вам о небесном?
Никто не
восходил на небо, как только сшедший с небес
Сын Человеческий, сущий на небесах. И как Моисей вознёс змию в пустыне,
так должно вознесену быть Сыну
Человеческому. Дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».
Как можно
воспринять этот текст? Почему на замечание Никодима: «мы знаем, что Ты - Учитель, пришедший от Бога» Иисус неожиданно сказал:
«если кто не родился Свыше, не может увидеть Царствия Божия»? Во-первых,
потому, что Иисус понимал, что Никодима
волнует идея второго рождения,
которую, очевидно, пропове-дывал
Иисус в избранном кругу. Эта идея заключала не мысль о каком-то духовном совершенствовании, покаянии, молитве, крещении и т.п. Она была о неслыханном
новом духовном рождении (не перевоплощении).
Ведь Никодим говорит «в другой раз
войти в утробу матери своей и родиться»?
Иисус такую радикальную постановку
вопроса принимает, но сразу уточняет смысл
слов «родиться Свыше»: «Истинно, истинно
говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие
Божие».
В
этих сокровенных словах говорится о Духе, но
не о Святом Духе. Значит ли это, что Иисус говорит о какой-либо другой
Небесной Матери, нежели Дух Святой, то
есть Его собственная Небесная мать?
Ведь в Евангелии евреев Иисус говорит:
«Теперь взяла Меня Матерь Моя, Святой Дух,
за один из волосов Моих и отнесла Меня на гору великую Фавор» [8]. Таким образом, ответ Иисуса можно
понимать так: если кто не родился от воды и
Матери Небесной, не может войти в Царствие
Божие. Отметим, что в этом тексте Отец
Небесный, о котором в других местах постоянно говорит Иисус, не упоминается.
Итак, Отец Небесный и Матерь Небесная,
поименованная на 2000 лет христианской истории Духом, разведены и поэтому смысл затемнён.
И вот как раз сейчас в наступившую эпоху Водолея и пришло время людям - христианам (и не только им) — осмыслить эти удивительные слова Иисуса как благую весть. В Евангелии от Иоанна сказано:
«Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое
от Духа есть дух». От земных родителей рождается
человеческое тело, а от Небесной матери
— дух, то есть небесное тело (по теософской номенклатуре это соответствует переходу от низшего манаса к Высшему Манасу. - Прим. ред.). И остаётся понять, кому же это обращено — «должно вам родиться свыше»? Ответы могут быть разные:
всем добрым людям, всем христианам, избранным
вокруг Иисуса, избранным во все времена,
избранным во времена Иисуса, а может быть и всем в эпоху Водолея или какие-то ещё эпохи.
Из контекста ясно, что это должно произойти при жизни
человека на земле, что следует из слов Иисуса: «Дух
дышит, где хочет, и голос Его слышишь, но не знаешь, откуда приходит и куда уходит. Так
бывает со всяким, рождённым от Духа».
Понятно, что не об ощущениях человека после его смерти здесь говорится. Потом в том же Евангелии от Иоанна Иисус говорит ученикам о том, что Он уходит к Отцу и будет для верующих в Него так же, как сейчас (когда Иисус говорит это) для Него Его Отец Небесный. Но ведь для Иисуса Отец Небесный не как для людей, а как для богочеловека. Поэтому Иисус будет для верующих
в Него (но после их второго рождения) как
их Отец Небесный. Но так как те, кто родится свыше, имели земных родителей, то
из текста напрашивается вывод, что и
у Иисуса они были.
Это, видимо, и есть главный смысл эволюции человечества.
И по божественному Провидению он-то и будет осуществляться в эпоху Водолея в массовом порядке. Но считал ли Романович, что человечество ждёт апокалипсический конец, когда наберётся 144 000 святых мужей или настанет время, когда всякий человек, родившийся на земле, не умрет, а его возьмёт Бог y на Небо, как пророка Илию на огненной колеснице, то есть когда у всех людей разовьются чакрамы - огненные колёса
духовных центров - и они будут не умирать, а
оставлять тело, подобно Будде? Это не ясно. Так или иначе, картина эта - поистине духовный хлеб для способного к созерцанию зрителя. То, что было важнейшей заботой Романовича - одухотворить холст, перенести на холст то, что он
видел в мире - божественное присутствие (линия Рафаэля), сделать так, чтобы оно излучалось зрителю, проникало в него, рождая ощущение божественности человеческого (то есть его, зрителя) сознания, его бессмертия, предлагая принять участие в поисках Истины, — в этой картине Романовича выражено с колоссальной силой.
Романовичу было 27 лет, когда в журнале «Маковец» № 2 в
статье «О реализме» он писал: «В поисках
истины тысячу раз вернутся то к одному, то к другому, перетрясут, разберут, соединят вновь, прежде чем
увидят и утвердят. Но неомрачённая радость,
уверенность в приближении истины
есть награда за стремление и труд в поисках истины и её выражения. Только приверженность открывает то, что скрыто, только терпение получает, только искренность спасает от ошибок и только любовь к действительности ведёт
к реализму в высшем смысле».
Истина здесь написана с малой буквы, но вполне можно было бы поставить и большую. Какая удивительная вера, радость заключены в этих мощных ритмах восхождения к финальным аккордам «...и только любовь к
действительности ведёт к реализму в высшем смысле». А мыслится
— к Высшей Реальности. И хотя Сергей Михайлович упоминает о любви к Богу в этой статье (идея, которая иногда
вызывает вопрос - как можно любить то, что
не знаешь), все же критерием истинности
предлагается более понятная вещь - любовь к действительности (заметим -
не к прекрасному или доброму, а к
действительности как она есть). Эту теодицею сам художник осуществил
подвигом своей жизни, вселяя надежду и в других. Вот его стихи, которые воспринимаются теми, кто
ищет Истину, как программные. В них большинство
строк имеет, как и в Библии, тройной смысл
— прямой, иносказательный и тайный.
Когда лошади и верблюды станут весёлыми братьями,
Когда избранный будет приветствовать восходящее солнце
и односельчане повторять его возгласы,
Когда цвет будет силой, и звук — преображающим жизнь,
Когда дети
перестанут играть в войну,
Когда деревья станут святыней и земля - матерью,
Когда встречи
людей будут радостью,
Когда, приветствуя одного, будут приветствовать всех,
Когда народы будут единством,
Когда свобода станет действительной,
Когда звёздные законы будут известны землепашцам
и мудрецы будут воспитателями детей,
Когда золото перестанет быть корыстью и станет знаком солнца,
Когда цветы будут огнями и волосами земли,
Когда зерно будет младенцем и каплю воды будут чтить, как
бога,
Когда союз избранных осуществится и гармония станет слышимой, —
Тогда будут
пройдены каменистые дороги и настанут
времена обетования,
Тогда, весёлые, с сынами радости, мы будем пить вино славы,
И уставший глаз, покрасневший от пыли, увидит новые воды и новые земли.
Широта интересов Романовича как художника и писателя имеет поистине космический масштаб. Чтобы он ни писал, или рисовал, или «живописал словом» — всё являет высшее достижение мастерства, глубины
чувства, неповторимости и жизни. Он
напоминает Пигмалиона, влюбившегося в творение Бога — саму «действительность» — настолько, что Афродита без его просьбы оживляла всё, чего
он касался. «Я прихожу в отчаяние, как это можно
сделать что-то не живое», — написал он как-то. Среди его работ портреты, автопортреты, библейская и античная темы,
цветы, натюрморты, пейзажи, моря, литературная тема, «копии» старых
мастеров, абстракции, стихи и пр.
Из письма С.М.Романовича к П.К.Зефирову (1922-23 гг.): «Мы все, конечно, различны; но скорее не
качеством, а количеством. Но некий минимум должен быть найден человеком, если
он хочет быть художником. Этот минимум
заключается обыкновенно в чувстве
жизни или, если хотите, космической жизни. Пятно, линия, черта, удар, всякое движение как символ отзвука на жизнь вселенной должны отражать интуитивное волнение и жизнь космоса. Я чувствую это очень остро, и для
меня это является пробным камнем. И по отношению к художнику, и к произведению. Это качество я у Вас высоко ценю так же, как у Ларионова, который тоже отзывчив на жизнь. ...Может, конечно, случиться, что обладающий этим качеством и не ценит его вовсе. Как это бывает с детьми. Но у взрослых оно очень редко встречается, и
в этом смысле художник должен стать ребёнком. Но не как чувствующее идеи и волящее существо, в этом, к несчастью, мы остаёмся ребятами».
Цветы («творения ангелов» — Романовичу нравились эти чьи-то слова) он писал с какой-то пристальной любовью, как
будто они имеют душу, жаждущую, чтобы поняли — как они
прекрасны — и увековечили, и писал много, как, наверное, никто другой. Имеют ли цветы душу? Во всяком случае генный аппарат и аура у них есть. Но у цветов Романовича душа определённо есть — и у
букетов она своя. Это тоже особое чувство космической
жизни.
Ещё несколько слов хотелось бы сказать о портретах. Портреты его всегда изображают душу индивидуальную, ту её главную часть, которая является душой, предстоящей перед вечностью, душой сознательной и всегда по-своему прекрасной. Других портретов он
не писал. Среди портретов особое место
занимает «Автопортрет с циновкой» — целая
повесть свидетеля миров иных, живописная симфония, пропитанная золотом заходящего солнца, обещающего вернуться, отклик уитменовскому гимну прекрасной
старости. Светятся руки Мастера-волшебника,
сияет мерцающей одобряющей улыбкой
лик святого подвижника. Солнце земное и Солнце Небесное изливают нам
свои лучи жизни и радости. Даже тот мрак, тот хаос, который у него за спиной,
- это тёплая основа жизни, это уже тронутая
возгоранием земля духа. Всё это — чудо
духовного символизма. Это религиозное по своей сути произведение являет нам фигуру мастера, приглашающего войти в святая святых его искусства, дающего новую жизнь благой вести о бого-человечестве, о смысле мистерии Голгофы.
Его картины на сюжеты древнегреческих мифов и литературы поражали и поражают «чувством античности» [10]. Это
гимн природе, радости бытия, поре цветения человечества. Но здесь надо отметить - кроме дара перевоплощения Романовича-артиста (античные лица, фигуры, колорит как бы переносят нас в мифические времена), - ещё его глубочайшее понимание мифов, можно
сказать разгадку их тайн. Но об этом особый
разговор, для которого здесь нет места. Хотя он подтвердил бы ещё раз космичность мирочувствия и творчества Романовича.
1.
Гайденко П.П. Владимир Соловьёв и философия Серебряного века. М.,
Прогресс-Традиция, 2001.
2.
Романович.
Сборник материалов, каталог выставки. М.,
Русский путь, 1994.
3.
Инъшаков А. Лучизм по С.Романовичу//Искусствознание №2, 2003.
4.
Маковец 1922-1926. Сборник материалов по истории объединения, М., Гос.Третьяк.гал.,
1994.
5.
Соколов М.Н. Мистический реализм Сергея Романовичах//Наше наследие №
58, 2001.
6.
Ренан Э. Евангелия и второе поколение христианства. М., Терра,
1991.
7.
Деревенский
Б.Г. Иисус Христос в документах истории.
М., Алетейя, 2000.
8.
Апокрифы древних
христиан. М., Мысль, 1989.
9.
Листы Сада М., Озарение. Ч. 2. Новосибирск, Рериховское общество
Новосибирска, 1990.
10.Лаврова Н.
Мифологический жанр в творчестве С.М.Романовича 1920-44 гг. //Советская
живопись№5,
1982.
[1]
Пусть сохранится светлая память о его супруге, верной помощнице в
последние 15 лет жизни - Марии Александровне Спендиаровой
(младшей дочери композитора А.Спендиарова), тоже художнике с одарённой и
деятельной натурой, на свои скромные средства
реставрировавшей работы мастера и сохранившей столь ценный дар для Русского музея и Третьяковской галереи.
Спасибо дочери художника Наталии Сергеевне Романович, которая после смерти отца добилась проведения юбилейных выставок к его 90-летию (1984), к 100-ю, а также выхода в свет книги о творчестве художника. В 2003 г. по её инициативе в Третьяковской галерее проведена конференция(P.S.В 2006г вышла книга "Сергей Михайлович Романович.От авангада к мифотворчеству".Галарт.М.2006-по материалам конференции). посвящённая творчеству художника, и выпущен диск «Романович в живописи и слове». - Прим. ред.