Художник СЕРГЕЙ РОМАНОВИЧ
в ЖИВОПИСИ и СЛОВЕ

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПЕРЕПИСКИ

С. М. РОМАНОВИЧА

(1930-1968годов)

1.     Выдержки из переписки с

женой Екатериной Викторовной Бойко и

дочерью Натальей Сергеевной Романович

2.     Выдержки из переписки с

М. Ф. Ларионовым,

А. К. Ларионовой-Томилиной,

Н. М. Чернышовым,

К. К. Зефировым

1.

1.1. Письма к жене Е. В.  Бойко

<…>Эти дни, как выясняется, я буду занят на октябрьских приготовлениях. Я же дошел до такой степени инертности, которая больше свойственна  чему-то неживому, чем человеку, и крайне тяжела для какого-либо дела и для людей в этом случае по части халтуры. Так что я прихожу в отчаяние: как это можно сделать нечто неживое. В общем не знаю, чем все это кончится. Однако,   можно тревожиться от такого упадка воли к вещам самым необходимым в нашем положении.

 Переписал для тебя в библиотеке Иерусалим («Новый Иерусалим» Т. Тассо), и скоро ты будешь знать, что за прелесть этот бессмертный Тассо, которого воспели Гете и Делакруа, один другого лучше. Еще я получил Эстетику Гегеля 2 тома. Там что-то и о музыке, конечно, самое лучшее по сравнению с другими. Уж так везет вам, музыкантам. И « Энеиду» Вергилия в стихотворном переводе Фета. О переводе ничего не могу сказать пока. <…>

131.

<…>Мои обстоятельства складываются неблагоприятно и относительно командировки <…>.  То же и с портретом дамы, о котором  я Вам писал, расстроились и еще два предприятия. Наконец, сломал зуб, который давно требовал ремонта, и чувствую себя с непривычки неприятно, не говоря уже о неудобстве: я стал сразу похож на трактирных завсегдатаев, персонажей  Ван-Остаде или Тенирса. Хорошо хоть Вы меня не видите, а то в грустную минуту, пожалуй, могли пожалеть о таком неблагообразном знакомстве.

  Меня утешает мой Иоганн Готлиб Фихте, его благородное, по-старомодному строгое красноречие воодушевляет и заставляет жить в действительном времени; его музыкальный строй очень напоминает Баха. Это два близких характера. Однако, часто этих соприкосновений с героем оказывается мало: думаешь, недостаточно видеть в других прекрасное, нужно самому быть ему причастным.

  Вы  – в лучших условиях. Вы – женщины, создаете героев, сами того не сознавая. Вы можете полюбить героя (как часто женщины из глубоких потребностей сердца делают героем того, кто на самом деле совсем не таков). Это так понятно – они в этом служат …<неразборчиво> делу. < …> Что касается меня, имея ясно сознанную цель или, вернее, направление, и слыша постоянно голос, говорящий мне « Иди!» я упираюсь и толкусь на месте. Я двигаюсь слишком медленно.<…>

Вчера у меня был Киля (Н.Х. Максимов), печальный. Мы провели с ним время и я угощал его картошкой, первым, приготовленным за это время блюдом.  Я имею тот же недостаток, что и Вы: он рассказывал свои беговые и любовные злоключения, я сочувствовал, как мог. <…>

1930 г.

131.

— Откуда этот шум

и полет крыльев?

 — Это голос моей Млады.

Там  зашумели

Орлиные крылья, где она улыбнулась

своему дню.

Ее полеты веселы и прямы, ее крылья

касаются облаков и играют с громами,

Она смеется над своим братом в пустыне,

над его ощипанной шерстью и запыленным хребтом.

Приветливым голосом она кличет его с высоты, и, забывая

колючий кустарник, по которому он идет, пыль и зной,

Он отвечает ей своим нестройным криком:

«Весело здравствовать, государыня Млада! Весело

Шуми своим высоким крылом, весело

кличь с высоты!»

Ведь это только во сне темной ночью

над небом пустыни видел тебя,

Сидящей на гряде каменистого рва

с крылом, висящим бессильно,

С градом подбитым пером, забрызганном грязью.

Веселый и сильный

Взгляд омрачен был тоскливою думой, приличной

лишь вьючным животным.

Только во сне видел я гордую грудь,

припавшей на землю.

Очи, смотрящие прямо на солнце, серою пылью покрылись

в дремотной тревоге земной и бесплодной.

Знаю, что сон был,

и снится обоим в пустыне.

Сны беспощадны бывают,

но надо уметь просыпаться.

Горе тем, кто сон принимая за правду,

новым сном, еще более тяжким,

Его прерывают: они отдаляют

дня наступленье.

Надо уметь, просыпаясь, вновь подниматься

навстречу Великому  Дню.

Когда же орлий твой клёкот заслышу или

встречаю коноплянкою милой,

Равняется ход мой прерывный, и мерней,

важнее становится поступь;

Погонщиков палки мне незаметней,

и глаз мой, к востоку направленный прямо, сияет.

Что же касается некошеной травы верблюжьего цвета, государыня моя ошибается: видно, ее труба советского производства. Травы нет, и если луг не блещет цветами, то все же он скрытно может ожидать великого дара: роза не найдет здесь шипов.

Встаю очень рано.

Работаю, читаю Пантеон литературы. Это журнал, который взят мною для Апулея, в нем отрывки «Исповеди» Руссо и музыкальные статьи Боткина: Моцарт, итальянская и германская музыка, современная фортепианная школа и так далее. До них я не добрался, но это критик на все руки, и вряд ли можно что-либо особо интересное ждать от него. Он писал в половине прошлого века. Если Вам любопытно, я принесу

Пишу Вам на бульваре. Сейчас графолог определил мой характер, хотя без (не разб.), но довольно верно. Другой пьянчуга подсел и назвав(шись) журналистом, вытащил коробку папирос.

132.

13 августа

<…> Сегодня целый день наводил порядок в своих бумагах; разобрал все рисунки и вздохнул с облегчением: груды листков и всяких заметок, всего несколько папок, перемешанных в необыкновенном беспорядке, к которым уже давно мне страшно было притронуться. Теперь найду все нужное в любую минуту. Это очень важно, так как часто останавливала мысль, что нужно искать неопределенное время, чтобы найти то или другое. Я купил бритву с десятью ножами, и завтра побреюсь первый раз, как из Беж(ецка), а с 14-го не пропущу ни одного дня, чтобы не провести граблями по своему жнивью. Несколько дней мне нужно для того, чтобы привести в порядок мои московские дела и тогда я сажусь за работу. Да будет ветер попутным и благоприятной погода. С московскими людьми не виделся и не чувствую к этому желания. Всегда, всегда о тебе думаю. Твой С.

Нужно думать, как наладить свой внутренний ход с окружающей жизнью. Это трудно, так как эта жизнь в другом темпе, однако, необходимо приладиться; нужно поступать1..1..1..1, нужно отбивать четыре такта:1   1   1   1 в то время, как считаешь один (или наоборот). Но так, чтобы удары совпадали. Это не будет так тяжело, и тогда можно при усилии сохранять свою музыку. <>

1931 г. ?

133.

14 августа.

<…>  Сегодня с самого утра идет дождь. В Москве это ничего, нет пыли и город теряет свою назойливость. Там у тебя, на Мологе, боюсь, что это уныло, и ты загрустила, завешанная со всех сторон туманами и дождями, да спасет тебя Шекспир своим волшебством. Если есть еще керосин в лампе и в руках у тебя книга, то все можно снести. Вероятно девочки чудно барабанят в стены. Ты передай мой привет семье Алексеевых и извинись за то, что с ними расстался не простившись. Прекрасная Молога, отсюда она еще прекрасней; она показала тебя ближе и лучше, чем я тебя знал. Сегодня я был в Рабисе, в художнике и в музее. Я очень был увлечен Морал(есом). <…>

1931 г.

1а.

Милая Киса. Ты – молодец. Это относится ни к чему-либо в частности, а к сумме впечатлений, которую ты даешь.

Как бы я хотел сейчас быть с тобой. Это так нужно. Ведь говоря серьезно, мы по-настоящему близко  подходим друг к другу сейчас.

Я пишу после политехникума и двух трамваев, очень усталый. Не будь требовательна «как любящий к любимой», так ты будь терпима ко мне. О, как это важно! Это важно чрезвычайно для отношений ко всем, но если этого нет по отношению к тому, кого мы любим, тогда все пропало. Не должно быть настороженности и подозрительности между нами. Все даю ради веры в любимого – так должны мы чувствовать. Как бы я хотел говорить все, не боясь, что думаю или чем занята моя голова, не боясь задеть или ранить тебя. Но меня удерживает, во-вторых, то, что ты можешь осудить меня в своих мыслях. Этого чувства твоего к себе я боюсь. Неужели же здесь круг, и каждый из нас всегда должен замкнуться и это лучшее, что он делает. Но я не хочу верить, что это так. Но мы попробуем. Ты смелая, но сильная ли ты? Ты моложе и менее испорчена..

1931 или 1932 г.

<…> Милый мой дружок, чувствуешь ли ты весну? Сегодня в воздухе она уже есть. Я уверен, что если ты захочешь, то почувствуешь ее. Будут скоро новые побеги, травы и тепло, ручьи и птичьи голоса. А, может, скоро мы отправимся куда-нибудь с тобой. Помнишь, как быстро подошло это в прошлом году? Надо готовить денежные снасти заблаговременно. Это трудно, так как мои мысли бегают по всем тропам, кроме тех, где растут казначейские знаки. Но завтра я отправлюсь на разведку. Когда ты приедешь здоровой и веселой, я крепко, крепко тебя поцелую. Но только чтобы ни тени меланхолии. Неужели же тебе так трудно давать мне счастье? Я счастлив всегда, когда тебе весело и ты добра. Я уверен, что все будет хорошо, что эти грустные припадки не будут повторяться, что все, что мы правильно желаем, то сбудется своим чередом. Но ты всегда должна питать мысли света и знать, что ты – не одна в мире. Скоро оживут лесные чащи и, может быть, это будут леса, которые примут нас благожелательно. <…>Сегодня я решил написать о живописи в свободное время. Об идеях и литературности, о старом и новом. Может статься когда-нибудь и соберусь. Это конечно полезно и нужно во всех отношениях, и художники должны это делать. Конечно, они прежде всего должны говорить кистью, но если они делают это и еще прибавляют нечто из своих высказываний, то еще лучше. Благие желания. Но время! Мой Делакруа так и замер на половине фразы. <…>

1932 г.

2а.

О, конечно, ты должна и имеешь право требовать, ты не тварь дрожащая. Но, требуя, ты должна понимать, например, что у меня тяжелая голова и просто болит, что здесь страшно душно и мне после всякой возни предстоит еще возня (это первый пустяк для примера). Ты имеешь право требовать чувства, но и чести, великодушия, понимания – все это должна нести любовь, потому что – что же она без них? Но мы должны знать также, что все мы движемся в пыли, и наши лучшие чувства похожи на цветы у дороги. По правде, жизнь – это дорога, избитое, но все же полное смысла сравнение. Но все это не про то. Ты должна, конечно, знать и знаешь, что я люблю тебя, но и это совсем не все, потому что как <неразборчиво> и разно любят <неразборчиво> необходимый и важный смысл, но общий и неопределенный в градациях и намерениях.

Я хочу иметь в тебе деятельного друга в лучшем, что я имею. Пусть не меркнет звезда, под которой мы приблизились друг к другу. Пусть каждый останется (самим собой), но испытывает всегда благотворное влияние другого сердца, всегда для него открытого. Пусть наша слабость сама нам в этом служит, и даже погибающие, если придется погибнуть от того или другого, мы должны воздвигнуть и светом и благодарностью исполненный образ другого. Постараемся как можно лучше исполнить то, что мы можем исполнить, встретив друг друга. Будем милостивы и простодушны. Особенно Вам нужно быть подобно голубю и змию,  так как я уже подражаю верблюду. Милая, все это не то, хоть и относится к «тому». <…>

<Рисунок углем>

1931 или 1932 г.

3а.

Дорогая Кисонька!

Пишу тебе в страшной спешке. Киля <Н. Х. Максимов – Н.Р.> наводит панику. Его обещали в Рыбкоме посадить за плохо и не в срок сданную работу. Поэтому он переносит тяжесть своих переживаний на наши главы. Я сейчас, как раньше горничная, отпущенная купить журнал с нужными фото, решил заглянуть по своим делам и перекинуться словцом с милым другом.  <…>     

1932 г.

4а.

<…> Что же значит твое долгое молчание? На письма, адресованные в Ильинс<кое> не отвечаешь. Молчишь на мои просьбы дать отзвук, откликнуться, наконец. Милый мой друг, золотой глаз, ведь ты знаешь, что все это меня тревожит. Зачем же это делать, моя разноперая птица. Очень тебя прошу и заклинаю писать мне все, что ты чувствуешь, даже самое горькое для меня, соленое, уксусно-кислое, едко-скипидарное, пусть твои слова будут полны ядом даже, но я предпочту их, лишь бы не было долгих промежутков молчания и неизвестности. Кисонька, я знаю, что у тебя, так же как и у меня, есть много что можно сказать и что лежит глубоко на дне наших мыслей и чувств. Будь доброй, извлеки из этих темных мест твои задушевные и затененные и преподноси их мне время от времени. Я этого хочу , и что бы ни было, я приму это как следует и разберусь. Ничего, если будут протесты и даже возгласы неудовольствия с моей стороны, чтобы не возникло запутанного в наших отношениях. Я верю, что все будет распутано и станет на свое место. Я думаю, что добрая воля и наша любовь превозмогут все, что станет на пути к пониманию друга другом. Но для этого надо развивать импульс к откровенности и доверию, иначе можно быть озадаченным, упустив эволюирующую нить долго не высказанных мыслей и чувств.

Сейчас я сижу на сквере Курского вокзала, 12 часов дня и весеннее солнце пронизывает воздух и землю своими лучами. Сегодня должен приехать ко мне Киля в 10 часов, и он меня уже дожидает и вероятно бранится на мое отсутствие, так как кроме всего прочего он имеет изложить проект быстрых обогащений и призывает меня составить компанию в его осуществлении. Но как компаньон серьезного дела он очень ненадежен. Я испытал это неоднократно, и хоть очень его люблю, однако, можно сказать, что у него не будет долгого раздумья в предпочтении личных интересов интересам кого бы то ни было. Кроме того , неврастения, которая нас всех губит, бросает его с гребня в глубину волны всяких настроений. Но деньги нужны и это сейчас самый неотложный вопрос для меня: как, где их достать в возможно большем количестве и в возможно короткий срок.

Его проект в кратком изложении сводится к следующему: написать совместно десятка два тематических вещей, возможно сложных и хорошо выполненных и этим завоевать известные позиции на будущее, то есть такое положение, в котором уже не будешь искать заработка и скорее тебе будут его предлагать. Потом можно писать что хочешь. На это по расчету требуется год. Я же  предлагаю ограничиться меньшим и до осени заработать сумму две-три тысячи «без славы», уехать работать. Вот в чем наши разногласия. Работа, которую мы проделали, кончилась вчера неприятностями с развеской и раздорами с некоторыми членами бригады, впрочем, не имеющими большого значения. Теперь остается вопрос с получением денег, что не просто, так как были обстоятельства, вызвавшие недовольство тех, кто платит. Я очень замучился, но готов и на дальнейшее для приближения к цели. Знаешь ли ты, что Делакруа особенно восхищался Глюком и ставил его рядом с Моцартом, которого он считал вершиной. Моя милая, дорогая, какое прекрасное искусство музыка, действительно – это голос души мира. Как твой Реквием? Я все хуже и хуже слышу и боюсь, что через несколько лет буду совсем глухой, и эти чудеса звуков будут мне недоступны. Но будем надеяться (это слово очень не любил Печорин), я же нахожу, что это прекраснейшее из слов. <…>

1931 или 1932 г.

6а.

<…> Не могу передать тебе, как радуют меня твои письма, в которых я слышу голос энергии и мажорные ноты. Нет ничего более приятного на свете, пусть даже это будут призывы в форме упреков к моей слабости. Нету ничего, что бы сделало меня более счастливым, чем твои слова, выражающие стремление к справедливому порядку, мужеству и всякой организованности, и ничто так меня не сбивает с толку, как твои уныния, нетерпеливость, слабость и растерянность.  Ты должна согласиться, что их было немало. Радуй меня хоть изредка фразой сильной, сказанной с надеждой на все хорошее. Надо, необходимо, чтобы «окошки», соединяющие человека с миром, не закрывались надолго, чтобы шторы быстро поднимались и открывали свет, который есть неизменяющая надежда. Это справедливо, свободно и только это по-настоящему реально. Я знаю, что ты сейчас находишься в сумерках, так же часто и я, но надо всегда знать: за занавеской окно, а там прекрасный мир и Солнце. Зачем же сгущать темноту даже малейшим своим движением, особенно если знать, что и другой борется с темнотой, что он с трудом разрывает путаницу, хлопья тумана и всякие тьмы. Но я согласен пожирать и твои туманы, если их скапливается много, и Великий пожиратель туманов – я их все-таки  пожру. Но что будет за восторг, если, на что я твердо надеюсь, Катенька не только иногда в письме, но и в самой жизни будет здоровой, ясной, устроит себя внутренне и внешне, не будет вздрагивать от всякого неожиданного шума, как пугливая серна, не будет чувствовать себя несчастной, больной, что больше подобает верблюду с ободранными боками, чем гордой птице с сильными крыльями. Но… перейду к твоим «против верблюда».

 Я совсем не принадлежу, как ты знаешь, наверное, сама, к «непротивляющимся» и если мало проявляю себя в жизненной борьбе, то, с одной стороны, по свойственной характеру беспечности, конечно, очень отвратительной, с другой – надеясь сохранить спокойствие, нужное больше всего, чтобы о чем-нибудь думать. В-третьих, по брезгливости в драке за кость, и в-четвертых, по трусости и лени. Если ты прибавишь к этому известную погруженность в себя, из которой трудно иногда переключаться на чисто обиходные драки  и физическую небольшую способность к ним, ты поймешь, почему это так происходит. Но это в ( утешение) дает и известные плюсы, так как драки должны быть непрерывны и неизвестно, куда бы они завели, и не стали бы сжатые кулаки и пустая голова естественным состоянием. Конечно, я уверен, что сильная рука, крепкая нога и над ними настоящая голова – лучше всего…. Ты знаешь, что я первый год что-то могу делать, среди всяких неудобств, правда, но этот год очень сложной работы не прошел даром, что я через рытвины и ухабы, промахи и нащупывания, иду к своей цели. Это состояние, правда, неполных возможностей в работе, прерываемой на всякие необходимости, и неудобствами и отвлечениями, все же более или менее постоянной до сегодняшнего дня. И это так для меня ново и замечательно и так необходимо нужно, что я с ужасом отшатываюсь от мысли его прервать – этот удивительный, сладкий и мучительный сон. Но это нужно сделать, увы, и это не так-то просто. Вот уже я виделся с Килей и Ваней и не сегодня-завтра должны начать 1 Май, удовольствия мало, но нету красок и многого другого.

 Ты призываешь меня к борьбе, но за что и на каких путях? Здесь очень большая нужна конкретность, и я, поверь мне, не позволю наступить себе на ногу никому, скорее сам отдавлю, и принципиально могу быть очень кровожаден, да и ненавижу всякую пошлость, особенно когда унижают настоящее.   Но милая моя, дорогая, чтобы тебе платили так, чтобы ты мог осуществить свои желания, нужно давать, что хотят. Я это не могу. Дальше – книги, иллюстрации, но там пробивают дорогу годами, и вот Фонвизин, зарабатывая 300-500 рублей, занят по горло этими делами, но это не дает ему заниматься живописью. Митурич, уж на что зубастый, прямо кинжалозубый тигр, два года уже не берет кисть в руки. Истомин – от случая к случаю в редкие перерывы среди длительных неприятностей педагогических дел… Ну дальше не стоит писать про это. Кто работает непрерывно – специфические ловкачи. Ты видишь, что я, занимаясь самым мелким гешефтом, еще счастливее других. На что же я жалуюсь, скажешь ты. Если ты представишь человека, сидящего перед мольбертом с прищемленной дверью ногой, или такого, которого время от времени дергают за волосы, это будет верно. Вот от этого бы я хотел бы освободиться и пытаюсь сделать серьезные усилия. Однако, какую безрадостную фигуру я представляю, по твоим словам, беспомощности и никудышности. Действительно в иные моменты меня могут заклевать мухи, но иногда и слон со своими пудовыми клыками меня не заставит уступить дорогу, и знай еще, что человек, который не добыл огня, который ему нужен и которого он вот-вот ждет в то время, как он трет куски дерева, не имеет и четверти той силы перед появившимся врагом как тогда, когда огонь уже горит. Что касается меня, то дерево горячо и начинает дымиться, но огня еще нет, и еще – что если он и не появится? Появится, я в этом уверен, но буду ли я мертвым или живым и каким, это другой вопрос. Ты мне приводила Бетховена. Но старик, одетый как нищий, бредущий по осенним дорогам, что это значит? Где же достигатель жизненных благ? Все, кто слышит голоса внутри, сильнейшие, чем шум жизни, могут быть в таком положении, и чаще всего и бывают. Так, внимание рассеивается, ухо слышит голос демона и не различает голосов земных дел так ясно, как бы следовало, а жизненный обиход так сложен сам по себе, что требует немалого внимания, Нужна большая сила или улыбка судьбы в виде ренты или приятностей остроумия, практической мысли и проч. Если этого нет, то очень трудно, но на судьбу роптать нельзя. Атропо, Клото, Лахезис знают, что делают. Кроме того может начаться новый уток. <…> Если бы ты сыпала искрами счастья, темными солнцами, которые зажигаются так редко в твоих глазах, мы бы выросли великанами, как сосны, под которыми ты ходишь, или еще выше, и ничто бы нам не было страшно <…>

1931 г.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7